Мой сын создал семью, в которой мне нет места

Меня зовут Иван. Мне 72 года. Живу один в старом доме на окраине маленькой деревни, где когда-то всё дышало жизнью. Вот во дворе мой сын бегал босиком по траве, звал меня строить шалаши из старых одеял, вместе мы пекли картошку в углях и мечтали о будущем. Тогда я верил, что это счастье будет вечным. Что я нужен, важен. Но жизнь идёт своим чередом, и теперь дом наполнен тишиной. Пыль на чайнике, шорох в углу да редкий лай соседской собаки за окном.

Моего сына зовут Антон. Его мать, моя покойная жена Мария, ушла от нас почти десять лет назад. После этого он остался единственным близким мне человеком. Последней нитью к тому прошлому, где ещё была теплота и смысл.

Мы растили его с любовью и заботой, но и со строгостью. Я много работал, мои руки не знали покоя. Мария была сердцем нашего дома, а я его руками. Я не всегда был рядом, но когда нужно был. Подчинённый на работе, но отец дома. Я учил его кататься на велосипеде, чинил его первый «Запорожец», на котором он уехал учиться в Томск. Я им гордился. Всегда.

Когда Антон женился, я был счастлив. Его невеста, Алина, показалась мне тихой, скромной. Они переехали на другой конец города. Я подумал: ладно, пусть живут своей жизнью, строят что-то своё. А я буду рядом, помогу, поддержу. Думал, они станут приезжать, что я смогу нянчить внуков, читать им сказки на ночь. Но всё вышло иначе.

Сначала звонки стали короче. Потом только поздравления по праздникам. Я сам приходил несколько раз с пирогом, конфетами. Один раз мне открыли, но сказали, что у Алины болит голова. В другой раз ребёнок спал. А в третий даже не открыли. После этого я перестал ходить.

Я не устраивал сцен. Не жаловался. Сидел и ждал. Говорил себе: у них свои заботы, работа, дети всё наладится. Но время шло, и я понял: для меня в их жизни нет места. Даже в день поминок Марии они не пришли. Лишь короткий звонок и всё.

Недавно я случайно встретил Антона на улице. Он вёл сына за руку, нёс пакеты. Я окликнул его сердце сжалось от радости. Он обернулся, посмотрел на меня как на чужого. «Пап, ты как?» спросил он. Я кивнул. Он тоже. Сказал, что спешит. И ушёл. Вот и вся наша встреча.

Я долго шёл домой. По дороге думал: где я ошибся? Почему мой родной сын стал мне чужим? Может, был слишком строг? Или, наоборот, слишком мягок? А может, просто стал обузой со своими воспоминаниями, старостью, молчанием

Теперь я сам себе и семья, и опора. Завариваю чай, перечитываю письма Марии, иногда сижу на лавочке и смотрю, как играют чужие дети. Соседка, Лидия, иногда машет мне рукой. Я киваю в ответ. Так и живу.

Я всё ещё люблю сына. Больше всего на свете. Но больше ничего не жду. Наверное, такова судьба родителей отпускать. Только никто не готовит нас к тому дню, когда мы становимся лишними в жизни тех, ради кого жили.

И, может, в этом и есть настоящая зрелость. Только уже не ребёнка. А родителя.